Литературный портал «Textura» запускает серию поэтических спецпроектов.

Так как первый выпуск совпадает с днём знаний, мы решили отобрать стихи на школьную и вузовскую тематику. Получился небольшой гипертекст — полифонический, с несколькими микросюжетами, но при этом единый. Взросление человека и его становление, девчачья влюблённость и мальчишеская критичность и, наконец, выход в большой мир к серьёзным размышлениям.

Среди участников — как совсем молодые поэты, так их старшие коллеги; как школьные и вузовские преподаватели, так и люди, профессионально работающие со словом. Поэтому всё должно получиться.

Ну что, поехали!

СПЕЦПРОЕКТ №1: ШКОЛА

Евгений Бесчастный, Лилия Газизова, Олег Демидов, Сергей Калашников, Григорий Медведев, Андрей Фамицкий, Феликс Чечик, Клементина Ширшова, Варвара Юшманова

БИБЛИОТЕКА

В детской библиотеке школьник,
высокий, презирающий всех:
«Мне «После бала», «Макар Чудра», «Снегурочка»…»
Будет читать — не будет?
Вернёт — не вернёт?
Смотрит на выцветшие обои.
«Сядь у вентилятора. Жарко», —
библиотекарша уходит в ряды.
Девчонки тоже со списком на лето.
Мужчина с малышом за ручку —
набрали сказок.
Школьник думает:
«Что за фамилия — Чудра?…»
Смотрит на малыша.
Библиотекарша несёт книги.
«Знаете, «Снегурочку» не надо».

(Варвара Юшманова)

* * *

Лето оклеено смертью с изнанки.
Чем бы поддеть таким? Нож-
бабочка бьётся, вертясь, о фаланги,
кожу царапает сплошь.

Это без троек окончить девятый
класс и гулять дотемна́.
Бабочка, бабочка, как ты ни прядай,
будешь приручена.

Лязгают узкие крылья стальные,
резво взлетают в зенит.
И нарезая зигзаги шальные,
лезвие воздух разит.

Пересказать, — вопрошаю негромко, —
заданной книжки сюжет?
Не́зачем, — молвят Алёшка и Ромка, —
там ничего про нас нет.

Библиотечный подклеен газетой
ветхенький том, не беда.
Бабочка, бабочка, список на лето
не дочитать никогда.

(Григорий Медведев)

ШКОЛА

мы ходили в котельную,
где с нас состригали детство.
на рубашку нательную,
доставшуюся в наследство
от прокуренных старших,
молодой устремлялся локон,
а потом было страшно
засыпать у огромных окон
на огромных скрипучих койках
в холодном теле.
кто-то плакал во сне тихонько,
и дни летели…

и они пролетели.

приветливый парикмахер
вечно спрашивает,
какую хочу прическу.
я сижу перед ним
в дорогущей такой рубахе
и почти что привыкший
к своему покупному лоску.
возвращаюсь к себе —
нахожу себя на диване,
что стоит у стены,
от большого окна подальше.
и сострижено детство,
и мы обросли делами,
и хочу закурить
или просто уснуть пораньше.

(Андрей Фамицкий)

* * *

Р. В.

На лекциях твоих
Сидеть, волнуясь о своем.
Разглядывать черты твои
И вслушиваться в голос.
Начало сентября.
И все же лето.
Но я уже люблю
Осенний месяц первый
За летнее развитие
Моих событий.

Итак,
На лекциях твоих сидеть,
Волнуясь о своем.
Ты вовлечен в мое волненье.
Какие сосны за окном!
Детали встреч
Важны и не важны.
Погода к нам благоволила.
Не то, чтоб солнце
Нас всегда сопровождало,
В том не было нужды.
Мы друг для друга
Были светлячки.
И темнота не наступала.

Молчание и речь чередовались.
Мы успевали ближним-дальним
Раздать долги.
Любезностью ответить
На любезность
Не ведавших о нас.

…Рассвет был ночью.
Нас не стало,
Распалось неизбежно…
А я упрямо продолжала
На лекциях твоих сидеть,
Волнуясь о своем.

(Лилия Газизова)

* * *

кажется, я ему не очень-то нравлюсь
или вообще не нравлюсь.
ощущаю себя ученицей
седьмого класса.
когда мальчик, который
так сильно нравился,
не обращал внимания.
перемены коротки, долог урок
— раздельное расписание.

…сколько можно — счастья вмещать в себя,
а щепотку — яда.
что он, в сущности, мог бы сказать тогда?
и кому это надо.

(Клементина Ширшова)

* * *

в кабинет заходят дети
щербетова хивит геннадьевна
апазиди иван клементьевич

и ты вспоминаешь
эфрона георгия сергеевича
соццани анну-марию-александру иосифовну

а то и вовсе
довлатова сергея донатовича
солженицина александра исаевича

и понимаешь
из чего растут стихи
не ведая стыда

(Олег Демидов)

УЧИТЕЛЬ ЛИТЕРАТУРЫ

Учитель литературы
под вечер выходит за пивом,
на блюдечко сыплет монеты,
«спасибо, что дали без сдачи»,
слыша от милой кассирши.
И, стоя на перекрёстке,
учитель литературы
бутылочку открывает
и тему свою развивает,
что всё уже где-то было.
А ветер слегка развевает
жидких волос остатки,
застиранный плащ неновый,
жёлтую книгу жизни.

С чеховскою деталью,
с толстовской мудростью поздней,
с бунинской горькой красою,
с классическою цитатой
куря глубоко и горько,
учитель литературы
обдумал весь план урока.
А если ещё четверть литра,
то там пойдут и стишата,
вмещающие всё это,
всё оставляя за кадром.

Возьми узловатые руки,
прочти синеватые вены,
как сумерек первые знаки,
как косо бегущие строчки
о школьном звонке бурливом,
о пыли библиотечной,
о вечной пыли дорожной,
о вечной любви недолгой.
Пальцем води по списку
в скучном журнале пухлом.
Склонённые головы низко,
стук нетерпимой указки,
весёлые, грустные лица,
и огонёк первой мысли
в глазах как пылинки мела
в столбах весеннего света,
вошедшего в класс через тюли —
всё это не раз уже было.
Всё это искусная проза,
но если ещё четверть литра,
то всё поглотят стишата.

Стихи поглотят душный вечер,
песок с сухими плевками,
с пробками из-под пива,
с подсолнечною лузгою,
клаксоны машин разноцветных,
скелеты подъёмных кранов
за пустырём песчаным,
а также кота, что, услышав
шипение вскрытой бутылки,
перепугался и прыгнул
в сладкой сирени кусты.

(Евгений Бесчастный)

* * *

Футболку мятую надень
и ознакомься с протоколом:
погибли астры в первый день —
День Знания — у самой школы.
Целует осень не любя
то мимо, то в сухие губы,
когда усталого тебя
отпели жестяные трубы.
Любой закончится запой.
В провалах исступленных лестниц
уже встают над головой
полузвезда и полумесяц.
Уже заточен карандаш
и листья облетают с веток.
Я знаю: ты меня предашь —
но поцелуешь напоследок.

(Сергей Калашников)

* * *

Памяти классной руководительницы Ф.Г. Янкулиной

Вы нас учили не истории,
а памяти как таковой.
И, как настройщик — нас настроили
на звук спасительно-живой.

Мы выросли не пианистами
и не учеными в тиши,
но алкашами, онанистами,
сокамерниками души.

И мы звенели не медалями,
но составляли большинство,
степными задохнувшись далями,
полуголодного ЗабВО.

На стройках века ли, в колхозе ли,
спускаясь в бездну, как в забой,
любви пустыню унавозили
и заелозили собой.

Но, умерев, рождались заново
и собирались жить всерьёз…
И вот сейчас стоим у савана
на фоне сосен и берёз.

Простите нас за дело прошлое!
Спасибо вам! И пусть всегда
горит июньская, полночная,
шестиконечная звезда.

(Феликс Чечик)